Пинхас (Пауль) Хабер

Отрывок из воспоминаний Хабера:

«... Я вступил в молодежное сионистское движение «Ха-Маккаби ха-ца‘ир» (Молодой маккавей). Там я был выбран для волонтерской работы с молодежью, желающей репатриироваться в Палестину. Наш клуб находился в Первом районе Вены, рядом с моим бывшим французским детским садом. По дороге в клуб я ежедневно проходил мимо канцелярии гестапо. У входа всегда стояли два вооруженных эсэсовца в касках, в черных выглаженных мундирах. Они никогда не шевелились, стояли, как мумии.

Первой работой моей в клубе стало заполнение анкет молодых людей — потенциальных израильтян. Обычно они приходили в сопровождении родителей, как минимум одного. Мне было неудобно задавать вопросы, касающиеся заработной платы родителей, заполняя анкетные данные. На моё счастье обычно они приносили финансовые ведомости. Но что мне было им отвечать, когда родители говорили мне, что у них уже нет никакой работы, что их бизнес разрушен или отнят, пенсии больше не платят и у них нет денег на существование?! До сих пор я уверен, что эту работу (заполнять анкеты) должен был выполнять взрослый человек, а не ребенок.

Раз в неделю мне надо было относить в гестапо докладную записку с перечислением лиц, оставивших Вену и репатриировавшихся в Израиль.

Почему меня посылали относить списки в гестапо и я стал посыльным? Совсем не потому, что я обладал каким-то необыкновенным талантом. Просто мне еще тогда не исполнилось 16-ти лет.

Гестаповцы не арестовывали детей до 16-ти.

Это была моя еженедельная обязанность. Каждый понедельник мне выдавали папку с подробным списком евреев и пропуск с печатью гестапо на моё имя и с моей фотографией. По этому пропуску меня пропускали в канцелярию. На первом этаже в здании гестапо находился кабинет унтерштурмфюрера СС, ответственного за ускоренную эмиграцию евреев. Его звали Адольф Эйхман. После обязательного стука в дверь, получив разрешение войти, я входил к сидящему за большим письменным столом господину Эйхману. Обычно он просил меня присесть на стул и просил передать ему списки. Он смотрел их молча, только один раз спросил меня: «Почему так мало на этой неделе?». И однажды он передал мне письмо для директора центра сионистского движения д-ра Вайсброда. Просмотрев списки, он говорил: «Все в порядке». Это был для меня знак — аудиенция закончена.

Перед уходом я всегда говорил: «Хорошего дня», — так меня воспитали, — а он всегда отвечал: «До свидания».

Интересно, что я совсем не трусил. Скорее всего потому, что был еще ребенок...»