Моше Бьялисток

История Моше Бялостока

Записана и переведена с иврита 27.02.10 Сашей Галицким с DVD-фильма (от 02.06.2006):

«Я родился в г. Ганновер в 1923 году. У моего отца был большой магазин мужской одежды.

Дед с папиной стороны тоже владел подобным магазином.

У меня была сестра, она была на 6 лет меня младше. Мы жили в самом центре Бремена, на первом этаже был магазин отца, а на втором жила наша семья.

Я знаю мало подробностей, потому что мои родители не хотели посвящать детей в подробности жизни. Например, когда мой дед (мамин папа) умер в г. Ганновере, нам (детям) этого не сказали. Родители были не слишком религиозны, мы ходили в синагогу и соблюдали кашрут, но по субботам наш магазин работал.

Детство прошло в г. Бремен. В 1929 году я пошёл в школу, а в 1933 году в гимназию. Как раз в это время организовалась «Гитлерюгенд», и часть учеников приходила в гимназию в форме.

В 1936 году мне отпраздновали Бар-Мицву (13 лет). Было очень здорово. На мой праздник у нас собралась большая часть семьи.

Потом в отцовском магазине был гестаповский обыск. Это я знаю сейчас, тогда мне не рассказывали. Они нашли в магазине 2 пары форменных коротких чёрных брюк, которые носили «Гитлергенд». Это было «преступление». Папа получил за это 3 месяца тюрьмы. Через какое-то время после возвращения из тюрьмы он снова оказался за решёткой уже в Берлине. Как рецидивист. Моя мама смогла освободить его из заключения с условием, что он в течение 48 часов покинет пределы Германии.

Атмосфера вокруг нас была угрожающая. Учитель в моей школе начинал урок с приветствия Гитлеру, и мы все должны были ему отвечать, и евреи тоже. Я помню приказы учителя перед всем классом «Бялисток, встать! Посмотреть направо! У тебя совсем не еврейский профиль!» и т. д.

Я был единственный еврей в классе.

В 1936 году было уже невозможно продолжать учиться в Бремене, и родители переправили меня во Франкфурт, в ортодоксальную еврейскую школу.

Там я учился, если это можно назвать учёбой, до 1938 года. Да и там было «жарко», и мы много раз били биты.

Мы жили в доме, на первом этаже которого жил автор гимна СС и СА. Там проходили сборища нацистов. А мы жили своей еврейской семьей совсем рядом, и это возмущало немцев. Так это было. В 1938 я вынужден был вернуться в Бремен, потому что находиться во Франкфурте стало тоже небезопасно, а в Бремене была моя семья.

Как я уже сказал, отец к тому времени уже отсидел 3 месяца в тюрьме и в течение 48 часов был депортирован в Голландию.

Голландские власти не хотели его там оставлять и хотели переправить обратно в Германию. Ему удалось переправиться в Бельгию, в которой законы были помягче, я бы сказал...

То есть к печально знаменитой дате «Хрустальной ночи» (9-10 ноября 1938 года) отец находился в Бельгии, а мама со мной и с моей младшей сестрой была в Бремене.

В 2 часа ночи погромщики ворвались и разгромили наш магазин, не оставив там ничего. Мы были наверху и всё слышали. Никто не пришёл к нам, никто нам не помог.

Мы оставили квартиру только на следующее утро, часов в 8.

Наутро немцы вышли посмотреть, что происходило минувшей ночью, и они были очень довольны результатами погромов.

Обстановка была очень тяжёлая.

Мы перебрались жить к знакомым. Я забрался на чердак и не спускался, чтобы погромщики меня не нашли.

Тут я хочу добавить, что немецкая полиция нашла мою мать и у знакомых, где мы скрывались. Ей было приказано вернуться в наш разгромленный магазин и заплатить за ремонт разбитых витрин. Ей гарантировали неприкосновенность, и у мамы не оставалось другого выхода, как вернуться и отремонтировать магазин.

Я сидел наверху, на чердаке.

Ровно в 10 я видел всех арестованных евреев, многих из которых я знал.

Их провела по центральным улицам Бремена полиция и СА.

Эту картину я не забуду до самой своей смерти.

Через пару дней полиция снова появилась у нас. Как-то они узнали, что я тоже нахожусь в этом доме. Я не знаю как.

Они приказали мне в сопровождении матери отправиться на кладбище. Дело в том, что в «Хрустальную ночь» в Бремене прямо в постелях были убиты 4 человека.

И мне с ещё одним парнем приказали похоронить убитых.

Мы не знали как это делается, у нас не было инструментов. Нам было по 15 лет. Когда мы приготовили могилы, полиция привезла трупы убитых.

Мы похоронили их.

Всё это заняло несколько часов. Вокруг нас стояли женщины нашей общины. Всем было очень тяжело.

Так у знакомых мы прожили до 1939 года. В начале февраля 39-го мама со своей сестрой (моей тётей, жившая в Голландии), решили переправить меня и мою сестру Мирьям, которой было тогда 9 лет, через немецкую границу в Голландию. Через лес, пешком. Тётя сказала матери, что мы должны пойти через лес, и поле, прямо. И если мы дойдём до дома — это и будет Голландия. И мы с сестрой пошли. У нас не было ничего — ни чемоданов, ни вещей, ни денег. Ничего. Нам нельзя было разговаривать по дороге. Этой ночью мы дошли до дома нашей тёти.

Но вскоре начались проблемы уже с голландской полицией. Для начала они хотели вернуть нас обратно в Германию, и только вмешательство еврейской общины Гааги помешало этому. Каждый день мы должны были приходить и отмечаться в полиции. Мы не имели никакого гражданства.

Нам было плохо в семье тёти. Они в Гааге ещё не чувствовали приближающейся катастрофы, и не понимали нас.

В это время моя мать так же пешком через границу добралась к отцу в Антверпен. Это уже в Бельгии.

И я ждал, когда перед футбольным матчем между Голландией и Бельгией откроют границы для болельщиков, чтобы попросить одного из них отвезти сестру Мирьям к родителем.

Так родители с сестрой оказались в Бельгии, а я в Голландии.

Я был активным членом еврейской молодёжной организации Гааги, и в один прекрасный день мне сказали, что я еду в Палестину. Я сказал: «Вы не можете послать меня в Палестину, когда мои родители с билетами в руках сидят в Бельгии и ждут парохода. Я должен быть с ними». Но мне было приказано покинуть Голландию и ехать в Палестину. Я написал письмо родителям о том, что еду в Палестину. Не спрашивай, какой ответ я получил.

«Ни в коем случае!»

В конце концов, после долгих размышлений, я решился уехать в Палестину. Это оказался последний транспорт, покинувший Голландию. Больше не было.

Наше судно отправлялось из Брюсселя.

Я должен был поехать на поезде из Гааги до Брюсселя через Антверпен. В Антверпене в поезд сели родители и проводили меня до Брюсселя.

Это где-то полчаса езды.

Так мы попрощались.

Разговаривать в поезде было нельзя, поэтому мы молча обменялись письмами.»

Родители и сестра Моше Бялистока были отправлены германскими властями в Аушвиц.

После войны в поисках каких-то следов пропавшей семьи Моше получил документ от полиции г. Бремена.

Первое сентября 1942 года. Седьмой вагон, места 91, 92 и 93.

Первого сентября ежегодно Моше Бялисток читает кадиш, считая его днем смерти родителей и своей младшей сестры Мирьям.