Цви Айзенман

Никто не знал, как и когда мы освободимся? Где искать своих родных? Куда возвращаться? Остался ли кто- нибудь в живых? На все эти вопросы ответов у нас не было. 
Между тем, русские не давали никому выходить из лагеря — они боялись эпидемий.


Из лагеря я всё равно сбежал. И у меня был наказ отца, он сказал нам всем одну вещь: «Мы не знаем, что с нами будет, где мы будем после войны. Но одно запомните. После войны вы возвращаетесь домой, где бы вы ни были».


И я вернулся. Первый кусок дороги, Терезинштадт — Братислава, я помню как сейчас.


Вернувшись в Броди, домой, я пошёл к поляку, у которого мы оставили вещи. Когда я увидел его, разгуливающего в ботинках моего отца, я сразу почуял неладное. Это не простые ботинки были, это «штиблеты» с резиной снизу, без шнурков, в которых ходили хасиды.


В дом он меня к себе не пустил, и я жил в амбаре. Я хотел дождаться кого-нибудь из нашей семьи, кто выжил. Но через пару — тройку дней поляк сказал мне: «Слушай, парень. Я дам тебе несколько злотых, и вали-ка ты отсюда, пока не поздно. Иначе не выйдешь живым, потому как наша польская «Армия Крайова» всех вас добьёт».

Он был прав. Так и случилось.

А я собрался и уехал в Вежник. В Вежнике я остановился у одного своего друга, Давида. Там было ещё много евреев, в доме. Но мне как-то было не по себе. Вокруг дома ходили какие-то подозрительные люди, и я боялся. Сказал Давиду, что не останусь у него и поеду дальше, в Чехию. 



Забегая немного вперёд, Давида я встретил потом в Италии, и он мне рассказал, чем всё кончилось. В ту же ночь, когда я уехал, люди польской Армии Крайовы ворвалась в дом и устроили там резню. Погибли все, самому Давиду чудом удалось спастись, выпрыгнув из чердачного окна.

Все были зарезаны польской Армией Крайовой в этом доме, уже после войны, в 45-м, в Вежнике.